Те же и Скунс – 2 - Страница 37


К оглавлению

37

Собираясь, она вытащила любимый костюмчик, соединявший строгость пиджачка с некоторым легкомыслием мини-юбки. Последний раз она надевала его несколько месяцев назад – на защиту кандидатской по философии. Потом они отдыхали друг от друга. Вчера Даша примерила его даже с некоторым испугом, потому что костюмчик был хорош только на очень стройной фигурке; может быть, она отощала от волнения перед защитой, а теперь?.. Уф-ф!.. Как ни странно, она умудрилась не растолстеть, и костюмчик на ней был по-прежнему очень даже хорош. Или она в нём…

– Говори строго по существу, – посоветовал за завтраком папа. – И только самое основное, в лирику не вдавайся. Они там люди занятые, видят – посетитель мямлит неизвестно о чём, сразу начинают его тихо ненавидеть и только думают, как бы отделаться…

Папину посуду по-прежнему ставили отдельно и шпарили крутым кипятком, как положено, когда в доме гриппозный больной.

– Ну, говорить по существу у нас Даша умеет, – сказала мама. Она присутствовала у дочери на защите. Потом вспомнила о чём-то ещё и добавила: – Ты там смотри, в кабинете, держись хоть немножко поженственней. Улыбайся! Я тебя очень прошу! А то перед учёным советом стояла – такая вобла сушёная! Как всё равно тебе девяносто лет, а не двадцать с копейками…

Даша поцеловала маму, помахала рукой всё ещё заразному папе и вышла на улицу.

Везение началось у самого дома. Едва она подошла к остановке, как подкатил полупустой троллейбус, и по Суворовскому до самой площади она ехала, как в детстве, на любимом сиденье – сзади, «на колесе». Любимым это сиденье было из-за самого неудобства своего расположения – сел на него и сиди, никакие бабушки-дедушки не потребуют уступить. Потому что при всём желании забраться не смогут…

Прибыв к Смольному, Даша прошла знаменитую арку, где в последние месяцы постоянно околачивались пикетчики с плакатами. Потом по аллее мимо памятника вождю. У папы хранилась вырезанная из газеты карикатура времён Перестройки: возле подножия памятника суетится десяток новопризванных идеологов, и каждый пигмей пламенно указывает в диаметрально противоположную сторону, а огромный Ленин на постаменте, наоборот, замер в тяжком раздумье, опустив руки… Тяжелая дверь-вертушка пропустила Дашу вовнутрь, и она как-то сразу сообразила, где выписывали пропуска – там же, слева, где гардероб. Вежливый постовой заставил вывалить на деревянный прилавок всё содержимое маленького дамского портфеля. Даша вспомнила мамин совет и дружески улыбнулась ему.


…Дело было в сорок первом году. В том самом, кровавом и страшном. В конце лета, когда немцы приблизились к Ленинграду… Дашина бабушка – ещё вовсе не бабушка, а студентка-второкурсница – ехала на Урал, эвакуируясь вместе со своим институтом. Их поезд, составленный, как тогда называли, из телячьих вагонов, шёл медленно, без конца уступая дорогу встречным составам. На одной станции он и вовсе застрял. И так случилось, что рядом формировался эшелон с новобранцами, отправлявшимися на фронт. И юная Дашина бабушка, славившаяся в институте своей неприступностью, за несколько часов так влюбилась в младшего лейтенанта Диму, что весной у неё родился будущий Дашин отец. Маленькая станция, должно быть, кишела людьми – то-то бабушка никогда не вдавалась в детали, рассказывая об обстоятельствах главного интимного события их с дедушкой жизни… А потом паровоз Диминого состава неожиданно загудел. Дима сразу бросился к штабному вагону, состав дёрнулся и, грохоча колёсами, отправился в сторону фронта… Младший лейтенант ещё прокричал что-то, свешиваясь со ступенек вагона и отчаянно размахивая рукой… что именно – бабушка не разобрала. Как-то так всегда получается, что главные слова начинают говорить в самый последний момент, когда уже поздно, когда их уже не могут услышать…

И вот скрылся вдали эшелон, и бабушка осталась одна. Совсем по-иному одна, чем была до сих пор. Она знала лишь имя своего лейтенанта – Дима Новиков. И ещё то, что за несколько дней перед роковым воскресеньем он защитил институтский диплом. И всё. Ни города, ни названия института. Ни даже номера части. Когда родился ребенок, в графе об отцовстве чиновники поставили прочерк…

Сколько было тогда подобных историй?.. Только дедушка бабушку всё же нашёл. На третий год войны, когда был тяжело ранен и отозван с фронта для выполнения «оборонного задания». Серьёзное, надо думать, было задание, если давало возможность разыскать в стране человека… Они поженились и оформили свидетельство о юридическом признании собственного сына. Выправили у очередного чиновника. И положили среди других семейных бумаг… Папа вроде видел когда-то это свидетельство. Давно, в детстве. Никогда никому оно не было нужно, никто его ни разу не требовал…

А вот теперь, полвека спустя, когда уже и дедушки с бабушкой давно не было, и не одна кампания по борьбе с бюрократами благополучно отгремела, – неожиданно оказалось, что без этой самой бумажки все букашки. И папа академику Новикову вроде не сын, и Даша не внучка. Всё перечеркнул тот давний чиновничий прочерк.

«Если нет доказательств, что ваш отец является сыном Дмитрия Васильевича, то какое, милая девушка, отношение вы имеете к его научным трудам?.. – нагловато ухмыльнулся молодой юрист в Авторской ассоциации. Больше всего его интересовал вырез Дашиной блузки. – У вас, извините, права примерно такие же, как у вашей соседки по лестнице…»

И сколько Даша ни рылась среди всевозможных справок и бумажек с печатями, хранившихся в доме, обнаружить проклятое свидетельство ей так и не удалось.

37