Те же и Скунс – 2 - Страница 166

166

Разумом Снегирёв понимал, что к расследованию «вопиющего и вызывающего» привлекут кого только можно. Но ещё быстрее новость дойдёт до «Эгиды» (а скорее всего уже дошла), и Плещеев поймёт. Дальше могут быть варианты.

Теоретически невозможной не выглядела даже засада автоматчиков на выходе из метро.

Странное дело, но Скунс по этому поводу испытывал полное безразличие.

Эскалатор вынес его наверх, и он миновал стеклянные двери и струи горячего воздуха, отсекавшие окружающую среду от искусственного подземного мира.

Солнце только что село за недостроенную громаду библиотеки; на проспекте уже зажглись фонари, но в прояснившемся небе ещё не остыла заря. Было тихо, и постепенно усиливался мороз.

Народ валом валил из метро, возвращаясь с работы. Клубился пар, у подземного перехода простуженными голосами пели «Интернационал» и предлагали подписываться под каким-то протестом, в ярко освещённом торговом городке кипела хлопотливая жизнь – наступал самый пик вечерней активности. Снегирёв непонимающе огляделся кругом. Откуда здесь всё это взялось? Зачем?..

Медленно остывал жаркий августовский день, и солнце лилось сквозь листву косыми пятнами света. Возле метро потела и переминалась длинная очередь, упиравшаяся в ларёк с мороженым по девятнадцать копеек. Чуть в сторонке нахваливала жареные пирожки горластая тётка с большой алюминиевой кастрюлей. Парень в лёгкой клетчатой рубашке купил у неё один «канцерогенничек» и даже надкусил его, но есть не стал – опустился на корточки и принялся скармливать голубям. Сизари копошились и ворковали у ног, а самый доверчивый или просто нахальный взлетел на запястье и начал клевать прямо из рук. А потом к парню очень несмело подошла высокая полноватая девушка и, краснея, выговорила самые главные в своей жизни слова: «Простите, молодой человек… Я вот смотрю… Скажите, это ваш знакомый голубь? Или просто так?..»

– Да нет, просто так, – сквозь почти четырнадцать лет ответил ей седой мужчина, стоявший на скрипучем снегу. Помолчал и шепнул в морозные сумерки: – Послушайте, девушка… А что это вы от самой Кузнецовской за мной, как хвостик, идёте? Неужели понравился?..

Она была некрасива. Совсем не из тех, на кого оглядываются на улице. Да ещё одета и причёсана так, чтобы ненадёжнее спрятать какое ни есть женское обаяние от тех, кому всё-таки взбредёт в голову оглянуться… Она в ужасе шарахнулась от парня, так легко разгадавшего её тайное и несбыточное желание счастья. Расплакалась и едва не потеряла очки, пытаясь утереть глаза и одновременно разыскивая платочек…

Мужчина, совершенно непохожий на того смешливого паренька, потянулся остановить, удержать её, но рука встретила пустоту.

– Кира, – прошептал Снегирёв. И почувствовал, как глубоко внутри то ли тела, то ли души начинает пульсировать знакомая боль. Ей физически не полагалось там быть, но она там была. Провод под током, заправленный в огнестрельную рану… Электрический жгут, брызжущий во все стороны огненными ручейками…

– Кира… – повторил Снегирёв и, спотыкаясь, побрёл следом за ней, силясь отыскать её, исчезнувшую в толпе. Люди обходили его, иные толкали, кто-то обозвал пьяным. Наконец он пробился к заснеженной лавочке, с которой она, как ему показалось, только что встала. Он даже присел на жгуче-холодное реечное сиденье и принялся ждать, но скоро понял свою ошибку. Лавочка стояла метрах в полутора от того места, где юлжна была бы стоять. Снегирёв поднялся и торопливо зашагал по крайней аллее парка. Он найдёт Киру. Он её непременно должен найти. А то как бы она без него не пошла под ту арку на Московском проспекте…

Где из трёх негодяев её всё ещё караулит по крайней мере один…

За кухонным окном царила кромешная чернота, только вспыхивал лиловыми космическими зарницами неисправный фонарь во дворе, да неярко горели окна дома напротив. Впечатление черноты было тем сильнее, что отсутствовало привычное оранжевое свечение в облаках:. облака расползлись прочь, небо было ясное. Звёзды смотрели прямо в окно, навевая мысли о малости и ничтожестве человечества.

Сегодня Эсфирь Самуиловна готовила гречневую кашу. Самую простую и насквозь русскую гречневую кашу. Ту самую, которую едят с молоком. Или с маслом. Или с жареным луком и шкварками. Или ещё девяносто девятью способами. Тётя Фира слегка даже передержала её на плите – всё надеялась, что войдёт «просто Генриэтта» Досталь и увидит её за этим занятием. Да пусть только попробует опять унюхать чеснок! Или ещё что-нибудь вякнуть!..

К её некоторому разочарованию, мадам так и не появилась. В конце концов тётя Фира сняла кашу с огня. На соседней конфорке тем временем закипела кастрюля у Оли Борисовой. Та подошла и высыпала в кипяток из газетного кулька вермишель.

– Оленька, – попросила тётя Фира, – если вам газетка больше не нужна, вы её не выбрасывайте. Я кашу заверну.

Сама она газет с некоторых пор не выписывала, и это причиняло определённые хозяйственные неудобства.

– Пожалуйста. – Оля протянула мятые позавчерашние «Ведомости».

Эсфирь Самуиловна разгладила их на своём столике, поставила по центру чугунок с кашей… И глаза помимо воли скользнули в угол листа, к сероватому квадратику криминальной хроники.

«…сотрудниками УФСБ, ГУВД и РУОП проведена совместная операция, в ходе которой задержаны члены преступной группировки, занимавшейся поставками в наш город наркотиков из Таджикистана…»

Тётя Фира поспешно отвела взгляд, чувствуя, однако, большое облегчение. Бог был милостив: ей не дали повода судорожно вспоминать и высчитывать, был ли Алёша в такое-то и такое-то время дома, а если вдруг не был, то не вёл ли он себя как-нибудь необычно, когда возвратился?..

166