Те же и Скунс – 2 - Страница 141

141

– Так вот, – Виталя наконец-то стал самим собой. Даже хохотнул: – А ещё делиться не хотел, корешок. Все они суки…

– Что?..

Базылев обрисовал ситуацию. Кратко, но исчерпывающе, благо линию защищал скремблер. Академикова внучка, которую Гнедин, наивный дурак, на всём серьёзе считал своей чуть ли не невестой, оказалась при ближайшем рассмотрении той ещё прошмандовкой. Само по себе это ещё куда бы ни шло (по мнению Базылева, таковы были все бабы без исключения, так что особо и расстраиваться по этому поводу не годилось). Главное, с КЕМ аккурат в данный момент стояла под фонарём в садике и вот уже минут десять разговаривала девица.

Фамилию «Плещеев» Виталя даже по защищённой линии в открытую не произнёс, обошёлся намёками. Которых, впрочем, его однокласснику, знавшему пулковского лидера не один год и не десять, оказалось достаточно. И даже более чем. Гнедин обессиленно закрыл глаза, но тут же вновь распахнул их, невидяще уставившись на фирменные обои. Плещеев означал охранное предприятие «Эгида». Которое занималось… только не надо песен, будто контора, чьи корешки, не секрет, тянутся на Литейный, занята исключительно наёмной охраной. Гнедин почувствовал, как перед глазами встаёт мутно-красная пелена. Он падал в бездну. Его предали. Его продали за тридцать сребреников. Его… его…

– Алё!.. – снова заорал Базылев. – Ты куда делся?..

– Я не делся, – чужим голосом выговорил Гнедин. Он лихорадочно пытался сообразить, что ТАКОГО могла Даша успеть рассказать про него Плещееву. Ничего конкретно-опасного в голову не приходило, лишь нарастало ощущение неудержимого падения в бездну.

– Ты, кореш, не очень расстраивайся, – достучался до сознания дружелюбный голос Виталика. – Ну их, баб. Ты подумай, зато теперь какие возможности!..

Ему хорошо было руководствоваться здравой, не запудренной эмоциями логикой, повелевающей всячески лелеять и холить обнаруженного «стукача». Ибо с мёртвого осведомителя, как всем известно, проку немного.

Тогда как с живого…

Гнедин отлично эту логику понимал. И возможности, о которых говорил Базылев, представлял в полном объёме. Только вот от мысли о том, чтобы ими воспользоваться, его чуть не вывернуло на пёстрый пластиковый ковёр.

– Нет!.. – зашипел он в телефонную трубку. – Ты, Виталя, был прав, признаю!.. Делиться надо, делиться!..

– Чего?.. – настал черёд Базылева с удивлением посмотреть на коробочку сотового телефона.

– Делиться, говорю, – повторил Владимир Игнатьевич и взялся за узел галстука, неожиданно туго стянувшего шею. – А то нехорошо получается. Не по понятиям. Так вот… Забирай на уик-энд…

– Ну, Вовец!.. – захохотал одноклассник. – Да ты чё, серьёзно никак?

– А потом… там где-нибудь и оставишь.

– Вот так, значит?

– Да.

– Ну, братан, ты даёшь, – сказал Базылев, но его уже некому было слушать: Владимир Игнатьевич положил трубку. Пулковский лидер закрыл крышечку «Эрикссона» и повернулся к ждущему приказаний водителю. – Чё смотришь? Поехали…

Плещеев и Даша вернулись ко входу в метро, и он категорически повёз её домой на машине. Даша, впрочем, не особенно и отказывалась. У неё просто не было сил.

От канала Грибоедова до Колокольной езды пять минут, и как ни медлил, как ни растягивал их Плещеев, эти минуты очень скоро закончились. Даша так и просидела рядом с ним молча, глядя куда-то в пространство сквозь лобовое стекло. И лишь когда он уже свернул на ухабистую Колокольную и по правому борту проплыла неоновая вывеска кафе «Эльф» – тонконогий мальчик с крылышками и арфой, – Даша неожиданно попросила:

– Останови, пожалуйста…

Сергей послушно остановился, чувствуя, как сжимается и болит слева в груди. Он знал, почему она захотела проститься с ним именно здесь. Здесь он подошёл к ней и попробовал познакомиться. Пригласил в «Эльф» на чашечку кофе. А потом, когда она не позволила себя подвезти, – вовремя оглянулся и успел защитить её от какого-то пьяного питекантропа…

– Может быть… – начал он нерешительно, покосившись на вывеску.

– Нет, – ответила Даша. – Не надо. Открыла дверцу и стала неловко выбираться наружу, стараясь не уронить шуршащие, наверняка подмёрзшие розы. Сергей Петрович выдернул из замка ключ и выскочил следом:

– Я тебя провожу.

Даша медленно покачала головой.

– Ты езжай, – совсем тихо проговорила она. – Я вслед посмотрю…

Плещеев молча сел в машину и завёл двигатель, плохо различая вспыхнувшие мягким светом приборы. Включил передачу и развернулся, не удосужившись оглядеться насчёт трамвая и встречных. Встречных, правда, и не было, только вдалеке, по Марата, не спеша прополз к Невскому большой тёмный джип…

И Плещеев поехал, как на тот свет, на безжалостно загоревшийся зелёный.

Некоторое время он видел Дашу в зеркальце. Потом она опустила голову и медленно растворилась в темноте подворотни…

Как он дорулил оттуда до Троицкого моста, Плещеев впоследствии не мог бы вспомнить даже под страхом немедленного расстрела. Но на мосту, собираясь сворачивать на Петровскую набережную, он не выдержал и посмотрел на пустое правое сиденье, только что обнимавшее Дашу.

И увидел перчатку, свисавшую с матерчатого края. Тонкую кожаную перчатку.

Первым поползновением Сергея Петровича было немедленно лечь на обратный курс, чтобы вскоре, шалея от минутного счастья, позвонить в заветную дверь: «Дашенька, ты перчатку забыла!..»

Он не сделал этого, потому что сделать это бы нельзя. Он остановил машину и некоторое время держа перчатку в руках, осязая ускользающее тепло. А потом завернул её в тряпочку и спрятал в багажник, в брезентовый кошель с инструментами. Как ни больно ему было сейчас, он знал, что не будет вытаскивать её и тайком созерцать. Просто помнить, что она здесь… Этого ему будет довольно.

141